Поговорим о довольно важном, на мой
взгляд, и таком долгоиграющем сюжете. Нам много с вами предстоит об
этом думать в дальнейшем, много разговаривать и часто с этим
встречаться. Я имею в виду опубликованный на этой неделе указ президента
«О внесении изменений в перечень сведений, отнесенных к государственной
тайне». Да, вот такое у него довольно сухое и неинтересное название, а
указ, тем не менее, в высшей степени увлекательный. 28 мая 15-го года он
был подписан.
И, собственно, все разговоры вокруг него по поводу первого пункта этого указа. Он предлагает в перечень сведений, которые составляют государственную тайну, отнести сведения, раскрывающие потери личного состава в военное время и в мирное время в период проведения специальных операций.
Это интересный очень текст. С одной стороны, он совершенно отчетливо соответствует общей политике, которую российское руководство ведет в последнее время. Он, конечно, непосредственно связан с войной на территории Украины, которую ведут российские военнослужащие. За судьбой двоих из этих военнослужащих мы сейчас с вами наблюдаем.
Вот здесь один из слушателей прислал мне вопрос, что, дескать, как-то вот так и осталось слово против слова. «Соловьев говорит «нет», а вы говорите «да». Соловьев говорит: они, нет, не служащие. А вы говорите: да, они служащие». Послушайте, так это не я говорю, это они говорят. И они это говорят в камеру телевизионную, и они всячески на этом настаивают. И вот сейчас, когда началось следствие уже такое активное, и когда приближается суд, появились адвокаты, они каждый день будут на этом настаивать все больше и больше, потому что им важно в этой ситуации сохранить статус военнопленных и доказать, что они, да, действительно являются военнослужащими. А Российская Федерация будет последовательно от них отказываться из своих, так сказать, сиюминутных политических целей, последовательно осложняя их ситуацию и ставя их под угрозу очень большого тюремного срока и очень тяжелого уголовного наказания. Потому что, как мы с вами понимаем, если они не военнослужащие, то, значит, они террористы с точки зрения украинского, да и вообще любого другого закона. Если они не военнослужащие, как они там оказались на чужой территории с оружием в руках?
Разумеется, комментарии, которые сопровождали расширение вот этого самого перечня сведений, отнесенных к государственной тайне, они традиционно говорили нам о том, если послушать всяких чиновников из Министерства обороны, депутатов из Думы, сотрудников Администрации президента и всяких прочих, ну, основной аргумент: ну как же? В цивилизованных странах тоже так. Это вранье, в цивилизованных странах прямо наоборот.
Дело в том, что информация о потерях и в военное, и в мирное время – это краеугольный камень всей системы ответственности военного руководства и военного командования. Потому что совершенно очевидно, что для того, чтобы кто-то был потерян, чтобы какой-то военный, какой-то солдат оказался убитым, для этого кто-то должен его потерять, для этого кто-то из его руководства, из его командования, для этого кто-то из офицеров, для этого кто-то из командиров, для этого политическое руководство страны должно было загнать его в эту ситуацию. И оно, конечно, несет ответственность. Политики должны нести ответственность перед избирателем, и уж точно они должны нести ответственность за жизнь граждан.
И, собственно, все разговоры вокруг него по поводу первого пункта этого указа. Он предлагает в перечень сведений, которые составляют государственную тайну, отнести сведения, раскрывающие потери личного состава в военное время и в мирное время в период проведения специальных операций.
Это интересный очень текст. С одной стороны, он совершенно отчетливо соответствует общей политике, которую российское руководство ведет в последнее время. Он, конечно, непосредственно связан с войной на территории Украины, которую ведут российские военнослужащие. За судьбой двоих из этих военнослужащих мы сейчас с вами наблюдаем.
Вот здесь один из слушателей прислал мне вопрос, что, дескать, как-то вот так и осталось слово против слова. «Соловьев говорит «нет», а вы говорите «да». Соловьев говорит: они, нет, не служащие. А вы говорите: да, они служащие». Послушайте, так это не я говорю, это они говорят. И они это говорят в камеру телевизионную, и они всячески на этом настаивают. И вот сейчас, когда началось следствие уже такое активное, и когда приближается суд, появились адвокаты, они каждый день будут на этом настаивать все больше и больше, потому что им важно в этой ситуации сохранить статус военнопленных и доказать, что они, да, действительно являются военнослужащими. А Российская Федерация будет последовательно от них отказываться из своих, так сказать, сиюминутных политических целей, последовательно осложняя их ситуацию и ставя их под угрозу очень большого тюремного срока и очень тяжелого уголовного наказания. Потому что, как мы с вами понимаем, если они не военнослужащие, то, значит, они террористы с точки зрения украинского, да и вообще любого другого закона. Если они не военнослужащие, как они там оказались на чужой территории с оружием в руках?
Разумеется, комментарии, которые сопровождали расширение вот этого самого перечня сведений, отнесенных к государственной тайне, они традиционно говорили нам о том, если послушать всяких чиновников из Министерства обороны, депутатов из Думы, сотрудников Администрации президента и всяких прочих, ну, основной аргумент: ну как же? В цивилизованных странах тоже так. Это вранье, в цивилизованных странах прямо наоборот.
Дело в том, что информация о потерях и в военное, и в мирное время – это краеугольный камень всей системы ответственности военного руководства и военного командования. Потому что совершенно очевидно, что для того, чтобы кто-то был потерян, чтобы какой-то военный, какой-то солдат оказался убитым, для этого кто-то должен его потерять, для этого кто-то из его руководства, из его командования, для этого кто-то из офицеров, для этого кто-то из командиров, для этого политическое руководство страны должно было загнать его в эту ситуацию. И оно, конечно, несет ответственность. Политики должны нести ответственность перед избирателем, и уж точно они должны нести ответственность за жизнь граждан.
И именно на этом основана невероятная скрупулезность, с которой построена вся система отчетности за жизни военнослужащих и в европейских странах, и в Соединенных Штатах, и, скажем, в Израиле, который известен тем… ну, вы помните, были многодесятилетние истории, когда израильская армия и израильская политическая система вызволяла одного единственного пропавшего без вести, взятого в плен. Иногда речь идет просто об останках погибшего солдата. Об одном человеке. Были истории, когда обменивали десятки и сотни палестинских террористов на одного военного, на одного солдата израильской армии. Или на тело солдата израильской армии – такие случаи тоже были.
Та же абсолютно история с Соединенными Штатами. Ну, все помнят эпопею с Вьетнамом. Каждое имя известно, и в центре Вашингтона стоит замечательный мемориал, который построен как раз на том, что он весь состоит из имен. Каждое имя погибшего во Вьетнаме военнослужащего. Причем они написаны там не в алфавитном порядке и не, скажем, в порядке их армейских званий, или их каких-то военных должностей, или чего-нибудь такого, они написаны в порядке своей гибели. Поэтому вот эта стена, она имеет такую очень характерную форму: она начинается, так сказать, с узких небольших плит, потому что в начале конфликта немного было погибших, потом она становится все шире, шире, шире и шире, выше, выше, все больше, больше, больше и больше имен. А потом опять все меньше, меньше, меньше и меньше. И вот где-то там на последней плите есть имя последнего погибшего во вьетнамском конфликте. Это производит очень-очень серьезное впечатление.
Ну, в ответ много всякой демагогии, разные аналитики нам вспоминают афоризмы из Бисмарка, из Сунь Цзы, объясняют: вы помните историю про Брэдли Мэннинга, который вот выдал тайны, и его с тех пор ужасно мучают, он сидит в тюрьме, получил огромный срок и так далее? Брэдли Мэннинг совершенно другое выдал. В данных, которые были переданы в Викиликс Брэдли Мэннингом – это я специально для демагогов говорю, которые пользуются этим случаем – не было никаких историй про погибших. Там, наоборот, была история первая, собственно, с которой все началось, с расстрелом таким по ошибке, по трагической случайности расстрелом мирных жителей с вертолета, и была видеосъемка этого, которую Брэдли Мэннинг выдал. Потом там были всякие переговоры военного командования и дипломатов, но совершенно это все было не по этой части.
Есть, вот я сегодня просто полюбопытствовал и советую тем, кому это интересно, заглянуть в мой Фейсбук, я там так и называюсь Сергей Пархоменко. Там есть пост, я сегодня утром еще его вывесил, с двумя очень интересными ссылками. Одна ссылка – это на открытую общедоступную американскую систему, которая называется Defense Casualty Analysis System, DCAS, вот аббревиатура такая. Это система очень подробная, с точностью до каждого конкретного человека, которая перечисляет погибших вот в разного рода военных операциях. Причем там есть и Первая мировая война, там есть и Вторая мировая война, там есть и война в Корее, там есть и война во Вьетнаме, там есть одна война в Персидском заливе, там есть другая война в Ираке, там есть война в Афганистане последняя. До конца прошлого года.
Вот последние сведения там по состоянию на 14-й год. Согласитесь, довольно недавно. Вот у нас сейчас май 15-го на дворе. Ну, вот данные на 14-й год обобщены, расклассифицированы: можно посмотреть по родам войск, по разным видам вооруженных сил, по происхождению, кто откуда взялся, кто из какого штата, кто в каком звании, кто при каких обстоятельствах и так далее и так далее. Чрезвычайно важная и такая тонкая статистическая система, действительно нет никаких шансов потеряться там ни одному человеку.
И второй документ, который я нашел, тоже ссылка на него у меня в Фейсбуке – это доклад Конгресса, который был сделан в конце декабря 14-го года. Вот доклад о самых последних сведениях о жертвах и раненых, пострадавших, покалеченных в войне в Ираке и Афганистане. Тоже это открытый документ, он выложен в интернете, любой желающий может до него дотянуться и им поинтересоваться. Так что, все здесь в полном порядке.
Так что, что касается этого вот сокрытия сведений, то это вещь вполне беспрецедентная, это вещь совершенно беззаконная. И это вещь, которая создана, прежде всего, для повышения уровня безответственности российского командования и российского политического руководства.
Вот у меня тоже один из слушателей здесь спрашивает, Евгения К. пишет мне: «Здравствуйте, Сергей Борисович. Как думаете, армия утрется по поводу гостайны в отношении потерь во время проведения спецопераций?». Евгения, как странно вы об этом пишете. Что значит «утрется»? Армия будет счастлива. Это, собственно, предел их мечтаний, чтобы они не несли за это ответственности, чтобы никто об этом не знал, сколько народу они потеряли и сколько народу они угробили. Что значит «утрется»? Они там шампанское пьют, собственно, последние два дня по поводу того, что они наконец могут не задумываться о том, что кто-то узнает об этих потерях.
Причем очень важны здесь два дополнительных обстоятельства. Во-первых, в тексте этого указа речь идет, вот если взять конкретную его формулировку, то речь не о данных о потерях личного состава и так далее. Сформулировано это гораздо интереснее: сведения, раскрывающие потерю личного состава. Что это означает? Любые сведения, сколь угодно косвенные, сколь угодно посторонние, имеющие сколь угодно удаленное отношение к потерям личного состава, всегда можно сказать, что они раскрывают. Это сведения об обстоятельствах гибели, о месте гибели, о времени гибели, о происхождении этих военных, о месте проживания этих военных, о семьях этих военных, о местах захоронения этих военных и прочее и прочее и прочее и прочее. Любые сведения, так или иначе связанные с военнослужащими, которые принимают участие в такого рода силовых действиях, они здесь подпадают под этот запрет и являются предметом государственной тайны.
Кстати, я не зря запнулся и как-то засомневался только что в предыдущей фразе, когда стал говорить о вот этих самых действиях. Штука заключается в том, что здесь, в этом указе, употреблено словосочетание «специальная операция». Это интересная очень вещь. Дело в том, что российское законодательство не знает понятия «специальная операция». Вот можете гуглить сколько угодно, вы не найдете ни в одном российском законе определения того, что такое специальная операция.
Есть использование вооруженных сил, есть собственно, так сказать, воинская операция, военная, в момент объявленной войны. Есть другой вариант, есть еще контртеррористическая операция. Например, в законе о противодействии терроризму довольно подробно описано, что это такое. Есть всякие оперативные мероприятия в мирное время, которые предназначены для борьбы с преступностью и так далее. Но что такое спецоперация… Знаете, это термин из каких-то детективов. Это термин из каких-то американских боевиков: мы проводим спецоперацию. Нету никакой спецоперации и не бывает, с точки зрения российского законодательства, российских армейских уставов и так далее.
Что это означает? Это означает, что абсолютно, опять-таки, все что угодно можно подверстать под понятие спецоперации. Если этого понятия нет, значит, все что угодно подходит под это понятие. Если это нигде не описано, ничем не ограничено и никаким образом не формализовано – пожалуйста, вы можете любые события, любые действия объявить спецоперацией.
Вот что происходит сейчас на Украине? Спецоперация. А что такое спецоперация? А хрен его знает. Вот это вот то, что сейчас там происходит. Вот, собственно, и вся история. И нет абсолютно никаких представлений о том, как можно было бы сказать: подождите, секунду, вот это не спецоперация, это что-то другое. Вот вы сюда, пожалуйста, не суйтесь, вот эти сведения не должны быть секретными. Этого на самом деле сделать невозможно, потому что российское законодательство на эту тему просто умалчивает.
Сергей Пархоменко в программе «Суть событий»
http://vzglyiad.blogspot.com/2015/05/zakon-specoperacija.html
